Неточные совпадения
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума
двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние,
начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Но пред
началом мазурки, когда уже стали расставлять стулья и некоторые пары
двинулись из маленьких в большую залу, на Кити нашла минута отчаяния и ужаса.
Чем больше горячился папа, тем быстрее
двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам
начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
Но усовершенствованный слуга, казалось, не понимал его слов и не
двигался с места. Павел Петрович медленно открыл глаза. «Кончается!» — шепнул Петр и
начал креститься.
Мелко шагали мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни, солдаты без оружия, и чем дальше
двигалась толпа, тем очевиднее было, что в ее хвосте уже действовало
начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в отряде конной полиции.
Прежде, бывало, ее никто не видал задумчивой, да это и не к лицу ей: все она ходит да
движется, на все смотрит зорко и видит все, а тут вдруг, со ступкой на коленях, точно заснет и не
двигается, потом вдруг так
начнет колотить пестиком, что даже собака залает, думая, что стучатся в ворота.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он
начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она
движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Нельзя было Китаю жить долее, как он жил до сих пор. Он не шел, не
двигался, а только конвульсивно дышал, пав под бременем своего истощения. Нет единства и целости, нет условий органической государственной жизни, необходимой для движения такого огромного целого. Политическое
начало не скрепляет народа в одно нераздельное тело, присутствие религии не согревает тела внутри.
Видишь ли, в чем дело, если внешний мир
движется одной бессознательной волей, получившей свое конечное выражение в ритме и числе, то неизмеримо обширнейший внутренний мир основан тоже на гармоническом
начале, но гораздо более тонком, ускользающем от меры и числа, — это
начало духовной субстанции.
На другой день пошел я смотреть лошадей по дворам и
начал с известного барышника Ситникова. Через калитку вошел я на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам хозяин, человек уже не молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно
двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над головой и нараспев произнес...
Время шло, а кругом было по-прежнему тихо. Я тоже
начал думать, что Дерсу ошибся, как вдруг около месяца появилось матовое пятно с радужной окраской по наружному краю. Мало-помалу диск луны стал тускнеть, контуры его сделались расплывчатыми, неясными. Матовое пятно расширялось и поглотило наружное кольцо. Какая-то мгла быстро застилала небо, но откуда она взялась и куда
двигалась, этого сказать было нельзя.
Ему кажется, что косцы
начинают приставать, что косы
двигаются вяло, и валы укладываются не с прежней быстротой.
Это было заведение особенного переходного типа, вскоре исчезнувшего. Реформа Д. А. Толстого, разделившая средние учебные заведения на классические и реальные, еще не была закончена. В Житомире я
начал изучать умеренную латынь только в третьем классе, но за мною она
двигалась уже с первого. Ровенская гимназия, наоборот, превращалась в реальную. Латынь уходила класс за классом, и третий, в который мне предстояло поступить, шел уже по «реальной программе», без латыни, с преобладанием математики.
Уже в
начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками, снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей
двигался, кашлял, шаркал ногами, нахлебник строго шипел...
В то же время, когда он порывисто
двинулся с места, после мгновенной остановки, он находился в самом
начале ворот, у самого входа под ворота с улицы.
Первыми
двинулись самосадчане, не взявшие подрядов на куренную работу, за ними потянула Пеньковка, а потом тронулся и Кержацкий конец. Это происходило в
начале мая, когда дорога попросохла.
— Ванька-Встанька только что пришел сюда… Отдал Маньке конфеты, а потом стал нам загадывать армянские загадки… «Синего цвета, висит в гостиной и свистит…» Мы никак не могли угадать, а он говорит: «Селедка»… Вдруг засмеялся, закашлялся и
начал валиться на бок, а потом хлоп на землю и не
движется… Послали за полицией… Господи, вот страсть-то какая!.. Ужасно я боюсь упокойников!..
Они
двинулись гурьбою вперед. Ярченко
начинал понемногу смягчаться.
Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не
двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней
начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
И в тот момент, когда бесконечно медленно, не дыша от одного удара до другого,
начали бить часы и передние ряды уже
двинулись, квадрат двери вдруг перечеркнут двумя знакомыми, неестественно длинными руками...
— Ах, боже мой! Скажите! Боже мой! —
начала она восклицать вслух,
двигаясь на кресле, так что сидевшая с ней дочь, девушка лет семнадцати, покраснела за нее.
Повторив дважды голосом, Ахилла
начал еще мысленно несколько раз кряду повторять это место и не
двигался далее.
Марья Дмитриевна повернулась и пошла домой рядом с Бутлером. Месяц светил так ярко, что около тени, двигавшейся подле дороги,
двигалось сияние вокруг головы. Бутлер смотрел на это сияние около своей головы и собирался сказать ей, что она все так же нравится ему, но не знал, как
начать. Она ждала, что он скажет. Так, молча, они совсем уж подходили к дому, когда из-за угла выехали верховые. Ехал офицер с конвоем.
Генерал-поручик Декалонг из Челябинска, недавно освобожденного от бунтовщиков,
двинулся к Верхо-Яицкой крепости, надеясь настигнуть Пугачева еще на Белорецких заводах; но, вышед на линию, получил от верхо-яицкого коменданта, полковника Ступишина, донесение, что Пугачев идет вверх по линии от одной крепости на другую, как в
начале своего грозного появления.
Сначала Маркушка сильно побаивался строгой старухи, которая
двигалась по его лачужке с какой-то необыкновенной важностью и уж совсем не так, как суются по избе оглашенные приисковые бабы. Даже запах росного ладана и восковых свеч, который сопровождал Татьяну Власьевну, — даже этот запах как-то пугал Маркушку, напоминая ему о чем-то великом и неизвестном, что теперь так грозно и неотразимо приближалось к нему. Мысль о будущем
начинала точить и грызть Маркушку, как червь.
— Теплее стало… гораздо теплее! — торопливо ответил половой и убежал, а Илья, налив стакан чаю, не пил, не
двигался, чутко ожидая. Ему стало жарко — он
начал расстёгивать ворот пальто и, коснувшись руками подбородка, вздрогнул — показалось, что это не его руки, а чьи-то чужие, холодные. Подняв их к лицу, тщательно осмотрел пальцы — руки были чистые, но Лунёв подумал, что всё-таки надо вымыть их мылом…
Целые дни Фома проводил на капитанском мостике рядом с отцом. Молча, широко раскрытыми глазами смотрел он на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он
движется по широкой серебряной тропе в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри сказок. Порой он
начинал расспрашивать отца о том, что видел. Игнат охотно и подробно отвечал ему, но мальчику не нравились ответы: ничего интересного и понятного ему не было в них, и не слышал он того, что желал бы услышать. Однажды он со вздохом заявил отцу...
И все качалось из стороны в сторону плавными, волнообразными движениями. Люди то отдалялись от Фомы, то приближались к нему, потолок опускался, а пол
двигался вверх, и Фоме казалось, что вот его сейчас расплющит, раздавит. Затем он почувствовал, что плывет куда-то по необъятно широкой и бурной реке, и, шатаясь на ногах, в испуге
начал кричать...
Вечер, вследствие всего этого,
начал тянуться весьма неодушевленно, и даже превосходнейшим образом приготовленное мороженое никого не развлекло: хозяева и гости очень были рады, когда приличие позволило сим последним
двинуться по домам.
Несколько раз
начинали «Дубинушку», повертывая неволю ребром, но толку было мало: барка больше не
двигалась с места.
Именно в таких боевых местах
начинает казаться, как при всяком быстром движении, что не сам
движешься, а все кругом летит мимо тебя с увеличивающейся, захватывающей дух скоростью.
Я делал попытки
двигаться то в одну, то в другую сторону и неизменно останавливался,
начиная решать снова то, что еще никак не было решено.
Начали оглядываться, избегая смотреть в ту сторону, где молчаливо и страшно понятно продолжали
двигаться фонарики. Налево обнаженный лес как будто редел, проглядывало что-то большое, белое, плоское. И оттуда шел влажный ветер.
По-видимому, и вообще он не был склонен к разговорчивости, и молчал не только с людьми, но и с животными: молча поил лошадь, молча запрягал ее, медленно и лениво
двигаясь вокруг нее маленькими, неуверенными шажками, а когда лошадь, недовольная молчанием,
начинала капризничать и заигрывать, молча бил ее кнутовищем.
Когда на безлюдной платформе, оцепленной солдатами, осужденные
двигались к тускло освещенным вагонам, Вернер очутился возле Сергея Головина; и тот, показав куда-то в сторону рукою,
начал говорить, и было ясно слышно только слово «фонарь», а окончание утонуло в продолжительной и усталой зевоте.
Дорн. Там превосходная уличная толпа. Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом.
Движешься потом в толпе без всякой цели, туда-сюда, по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и
начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа, вроде той, которую когда-то в вашей пьесе играла Нина Заречная. Кстати, где теперь Заречная? Где она и как?
Сапожник
начинает смутно понимать, что сколько есть на свете ног, столько же должно быть и сапогов; администратор, судья, финансист догадываются, что сзади их профессий есть нечто, что
движется и заявляет о своей конкретности, что требует, чтоб к нему, а не его примеривали.
От ветерка остров
начинал колебаться и
двигаться, рыба не брала, солнце припекало рыбака, и Писарев, выудивший, однако, двух или трех окуней, пересел к нам в лодку.
Хозяин дома вдруг словно вырос из-под полу возле самого локтя Владимира Сергеича (Гаврила Степаныч носил сапоги без каблуков и потому
двигался безо всякого шума) и
начал его удерживать, уверяя, что за ужином будет икра первый сорт; но Владимир Сергеич отговорился головною болью.
Этого акробата любили в цирке все,
начиная с директора и кончая конюхами. Артист он был исключительный и всесторонний: одинаково хорошо жонглировал, работал на трапеции и на турнике, подготовлял лошадей высшей школы, ставил пантомимы и, главное, был неистощим в изобретении новых «номеров», что особенно ценится в цирковом мире, где искусство, по самым своим свойствам, почти не
двигается вперед, оставаясь и теперь чуть ли не в таком виде, в каком оно было при римских цезарях.
Вдруг он
начинал медленно
двигаться, потряхивая плечами, и вдруг взвивался кверху, с разлету садился на корточки и с диким визгом пускался в присядку.
— Могучие неведомые силы вечно
движутся, сталкиваются, и великое движение их рождает видимый нами мир, в котором жизнь мысли и былинки подчинены одним и тем же законам. Это движение не имело
начала и не будет иметь конца…
Когда он ушел, Вавилов
начал криво усмехаться и учащенно моргать глазами. Потом по щекам его покатились две крупные слезы. Они были какие-то серые, и когда скрылись в его усах, две другие явились на их место. Тогда Вавилов ушел к себе в комнату, стал там перед образами и так стоял долго, не молясь, не
двигаясь и не вытирая слез с своих морщинистых коричневых щек.
Вдруг… во всю жизнь мою не забуду я этой сцены: умирающий открыл глаза,
двинулся всем корпусом, сел и
начал пристально глядеть на мать. Выражение лица его было какое-то торжественно-спокойное.
Философ уселся вместе с другими в обширный кружок на вольном воздухе перед порогом кухни. Скоро баба в красном очипке высунулась из дверей, держа в обеих руках горячий горшок с галушками, и поставила его посреди готовившихся ужинать. Каждый вынул из кармана своего деревянную ложку, иные, за неимением, деревянную спичку. Как только уста стали
двигаться немного медленнее и волчий голод всего этого собрания немного утишился, многие
начали разговаривать. Разговор, натурально, должен был обратиться к умершей.
Он много пил, и опьянение выражалось только в том, что все у него
начинало быстрее
двигаться, а потом сразу останавливалось — это он засыпал. И все считали его необыкновенно даровитым, а он постоянно говорил, что если б он не сделался знаменитым адвокатом, то был бы знаменитым художником или писателем. К сожалению, это правда.
Проходит минута в глубоком молчании; вагон не
движется, стоит на месте, но из-под него
начинают слышаться какие-то неопределенные звуки, похожие на скрип снега под полозьями; вагон вздрагивает, и звуки стихают.
Ведь в природе кедр и иссоп питаются и цветут, слон и мышь
движутся и едят, радуются и сердятся по одним и тем же законам; под внешним различием форм лежит внутреннее тождество организма обезьяны и кита, орла и курицы; стоит только вникнуть в дело еще внимательнее, и увидим, что не только различные существа одного класса, но и различные классы существ устроены и живут по одним и тем же
началам, что организмы млекопитающего, птицы и рыбы одинаковы, что и червяк дышит подобно млекопитающему, хотя нет у него ни ноздрей, ни дыхательного горла, ни легких.
Тут корица, забыв, что ее обдирали, оскорбилась и
начала спорить. Некоторые растения вступились за нее, некоторые за папоротник, и началась горячая перебранка. Если бы они могли
двигаться, то непременно бы подрались.
Напрасно кто-нибудь, более их искусный и неустрашимый, переплывший на противный берег, кричит им оттуда, указывая путь спасения: плохие пловцы боятся броситься в волны и ограничиваются тем, что проклинают свое малодушие, свое положение, и иногда, заглядевшись на бегущую мимо струю или ободренные криком, вылетевшим из капитанского рупора, вдруг воображают, что корабль их бежит, и восторженно восклицают: «Пошел, пошел,
двинулся!» Но скоро они сами убеждаются в оптическом обмане и опять
начинают проклинать или погружаются в апатичное бездействие, забывая простую истину, что им придется умереть на мели, если они сами не позаботятся снять с нее корабль и прежде всего хоть помочь капитану и его матросам выбросить балласт, мешающий кораблю подняться.